Несколько дней в осенней тундре [СИ] - Карина

Тихая беззаботная жизнь кончилась внезапно. Это был третий день наших поездок. Я почти довезла своих пассажиров до очередной скважины, но дорогу нам преградила глубокая промоина, из которой торчали вздыбившиеся бревна лежневки. Для не приобщенных к романтике бездорожья именуемого лежневкой, поясняю — это дорога, в которой на подушку из песка или щебенки, настилают бревна и сверху все это покрывают еще одним слоем песка. Дороги, по которым мы передвигались до сих пор, отличались от лежневки тем, что на подушку из грунта сверху клали не бревна, а бетонные плиты. Но времянка она и есть времянка — дожди, морозы, движение грунтовых вод, тяжелая техника, типа трактора или тягача, делают свое черное дело и с бетонным покрытием, а уж с бревенчатым и подавно. Маркшейдеры взвалили на себя аппаратуру, и пошли дальше пешком, я взяла удочки, спиннинг и пошла вдоль очередной протоки. В это раз мне нужен был язь или окунь — от народа поступил социальный заказ. В условленный час я вернулась с уловом к машине и стала ждать возвращения своих пассажиров. К вечеру похолодало, изо рта валил пар, и я жалела, что поленилась бросить в салон теплую куртку. Время шло, я стала нервничать, мне уже было трудно усидеть на одном месте. Сначала я зажгла фары, потом выключила их, опасаясь посадить аккумуляторы, пошла к ближайшей гриве, нарубила сухих сучьев, плеснула бензином и зажгла костер, посигналила, опять сходила на гриву за сучьями… Они появились возле костра неожиданно, словно материализовались из темноты. Сайбель висел на Заславской как кукла. Она стояла, согнувшись под этой безвольно обвисшей тушей, опираясь на карабин, как на палку. Я молча кинулась помогать. Подхватила Олега и положила на сухое место возле костра. Он был без сознания, совершенно белое лицо и прокушенная губа. На Людмилу тоже было страшно смотреть — ввалившиеся глаза, слипшиеся от пота волосы, пятна грязи на лице. Тяжело переставляя, ноги она подошла к костру и свалилась на колени, словно загипнотизированная глядя в огонь. Все было видно и без микроскопа — левая нога парня чудовищно распухла, и выпирала из голенища сапога, штанина промокла от крови. Колено было обмотано подобием повязки из рукавов энцефалитки Заславской.

— Как это он умудрился? Откуда слетел?

— Ниоткуда… — Людмила повернула голову ко мне, но взгляд от огня все никак не могла оторвать, — прыгал по кочкам, попал ногой в яму… За спиной теодолит и тренога, на шее ружье… Сила инерции большая… Такой отвратительный хруст… Я слышала… Колено… — она, наконец, перевела полный бесконечной усталости взгляд на меня.

Я осторожно, кончиком ножа разрезала голенище на отекшей ноге. Людмила на коленях подползла и помогла снять раскромсанный сапог. Я метнулась в машину за аптечкой. Сняла повязку из рукавов, распорола штанину. Безобразная рваная рана уже не кровоточила, кусок ткани успел прилипнуть к ней. Стиснув зубы, рванула ткань, обработала края раны йодом и наложила стерильную повязку. С помощью топора соорудила подобие шины из двух более-менее прямых сучьев и стянула все это ремнями, которые сняла с себя и с карабина. Потом я нарубила у дороги стланик и завалила им пол возле заднего сиденья, стащила с кресел чехлы, постелила сверху. На это ложе мы затащили безвольное тело Олега. Я устроила его так, что он сидел, провалившись спиной к правой задней дверце. Заславская вернулась к костру, пока я подбирала брошенные вещи и разворачивала машину. Я подошла к ней, тронула за плечо:

— Люда, пошли, пора ехать…

— А костер?

— Оставим, вода кругом…

Она медленно с усилием повернулась, встала на четвереньки, разогнулась и, глядя на меня снизу вверх, с колен, как-то жалобно улыбнулась:

— Я не могу встать.

Я подхватила ее под мышки, поставила на ноги. И вдруг почувствовала мучительно — сладкую, тянущую боль, она шла вязким потоком от низа живота, растеклась теплом под сердцем. Ощущение гибкого женского тела в руках. Это как держать в руках маленькую птичку и ощущать ее маленькое тельце, трепетанье крылышек, стук испуганного сердца в ладонь. Я поймала себя том, что прижала Людмилу к себе и не хочу выпускать из объятий. Она стояла, безвольно свесив руки, уткнувшись лицом мне в грудь.

— Ну что, закрепилась? — тихо спросила я.

— Как подняться из реверанса? — пробормотала она.

— Что? Не поняла?

— Статью читала недавно, одна фигуристка говорила — самое сложное в выступлении — подняться из реверанса, который делаешь в заключении под аплодисменты публики.

— Отпусти, — добавила она тихо, не поднимая головы.

Я заставила себя разомкнуть объятья. Людмила обогнула меня и пошла к машине. Ехать я старалась медленно, аккуратно притормаживая перед ямами. Олег, похоже, был все еще без сознания, его голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты. Заславская сидела рядом, вцепившись обеими руками в скобу на передней панели. Машину тряхнуло, внезапно Олег страшно закричал. Я остановила машину, мы повернулись к нему.

— Ну, как ты?

— Пить хочу…

Встав на колени на своем сиденье, Людмила помогла ему напиться из пластиковой бутылки.

— Ну, как ты? — повторила я.

— Вези, не отвлекайся — с раздражением, с болью в голосе выговорил Олег, — И не обращай внимания, чем быстрее довезешь, тем быстрее это кончится. Далеко еще?..

Мы мчались в темноте по разбитой дороге, я впилась глазами в тот клочок дороги, что был виден в свете фар, пытаясь вовремя отреагировать на возникающие из темноты, из ниоткуда, препятствия, и кажется уже теряла чувство реальности. Каждый неосторожный толчок машины сопровождался криком Олега. В конце концов, я не выдержала и погнала на максимально возможной скорости. Нас трясло и кидало, Олег кричал, затихал, теряя сознание, опять кричал…

Разведка-два ждала нас. Не смотря на поздний час, светились окна. Буровая, которую должны были демонтировать сегодня, сияла огнями, как новогодняя елка. Собственно, увидев ее издалека я поняла, что кажется весь этот кошмар кончается. Ребята не спали, все высыпали встречать нас. Я выбралась из машины на негнущихся ногах, с трясущейся от холода челюстью и попыталась помочь мужикам вытащить из салона Олега. Но меня отодвинули в сторону, я попятилась, наткнулась попой на ступеньки чьего-то вагончика, присела и уже со стороны наблюдала, как вытаскивали и уносили бедного парня, как помощник бурильщика Веничка на руках унес куда-то в темноту Людмилу. Толпа рассосалась, и я осталась одна. Затих, словно заткнулся на полуслове дизель-генератор, потухла иллюминация на вышке, электрический свет в окнах сменил мерцающий свет керосиновых ламп. Стало тихо и звездное небо подступило очень близко. Очень хотелось курить. Из темноты появилась рука, предлагая мне сигарету. Дрожащей рукой, со второй попытки, уронив первую, я смогла взять сигарету и сунуть в рот. Щелкнула зажигалка. Шеф как всегда, читал и предугадывал меня. Я затянулась, раз, другой, натянувшиеся до звона нервы медленно отпускало.